Проект начался в 2004 году как формалистское упражнение по упорядочиванию хаоса. Ранние работы навязывали городской среде евклидову логику: я вычищал человека из кадра, превращая пространство в стерильную абстракцию и набор идеальных плоскостей. Это была диктатура композиции над реальностью.
Со временем мой метод трансформировался в диалог с традицией метафизической фотографии Слюсарева и его последователей. Эта школа искала в геометрии теней скрытую гармонию и созерцательный покой. Она дала мне синтаксис — работу с плоскостью, цветом и светом; и предмет — повседневное. Но я отверг её семантику.
Я использую тот же визуальный язык, но для противоположного утверждения: никакой гармонии нет. Вместо «души» предметов я фиксирую их радикальную чуждость, вместо скрытой музыкальности — глухую автономию материи. Прозрачность обманчива, твердые объекты распадаются, а за формой нет ни наблюдателя, ни абсолюта. Вещи существуют сами по себе, и их автономия враждебна нашему желанию наделить их смыслом.
Сегодня я снимаю город как зону сопротивления материала. Успокоительный формализм ранних работ уступил место ощущению проницаемости и тревоги.
В экспозиции я намеренно сталкиваю наивную стерильность архива и токсичную материальность новых снимков.
Это документирование провалившейся попытки контроля. Меня интересуют объекты, герметично замкнутые в себе, недоступные для человека. Это взгляд на повседневность, из которой изъят субъект.
«Кто-то страшный заходит в свинарник.»
Дж. Хэвок, «Сатанокожа»
